На квартиру и счета Алексея Навального наложен арест. Кремль не хотел бы возвращения главного своего оппонента в Россию. Не только потому, что, согласно старой кагэбэшной традиции, таким людям, как он, обычно предлагался выбор: или лагерь, или вынужденная эмиграция. Но и по той причине, что возвращение это, по сути, триумфальное.
Активная операция провалилась, а попытка покрыть и отмазать ее на самом высоком уровне – президентском, ничего, кроме почти фатального ухудшения отношений с Западом, не принесла. Аморальное поведение российской стороны, повторяющее тактику глухого отрицания, как в деле Александра Литвиненко, малайзийского Boeing и Скрипалей, лишь подтвердило токсичность путинской России. Навальный вернется, защищенный политической страховочной сеткой: даже если не Нобелевской премией мира, то репутацией политика не российского, а мирового значения.
Кремль всегда изображал Навального малозначащей фигурой – решительно безопасной, но надоедливой мухой, мешающей приличным людям отправлять государственные обязанности. Un simple trublion – «обычный бузотер»: вот кремлевское определение Алексея Навальноо в обратном переводе с французского из беседы президентов Владимира Путина и Эмманюэля Макрона.
«Бузотер» и «блогер» едва не устроил второй тур выборов мэра Москвы в 2013 г., что стало результатом политтехнологической ошибки: Путина убеждали, что Навальный наберет всего несколько процентов и станет понятен его реальный – ничтожный – политический вес. Успех «блогера» был оценен по достоинству: Навальный потерял возможности любого легального участия в политике, партийной и электоральной. Власть сама продемонстрировала, до какой степени она его боится и насколько это важная фигура. Преследования и провокации, отказ называть оппонента по имени – все это, выражаясь словами Анны Ахматовой об Иосифе Бродском, и «делало биографию нашему рыжему». Его принципиальная неуступчивость спровоцировала один из этажей власти на «окончательное решение» вопроса Навального способом, ставшим едва ли не рутинным в сегодняшней России, где уже никто ничего не стесняется, – отравлением.
И снова заранее был недооценен эффект ликвидации «блогера». Вероятно, считалось, что волна возмущения будет не слишком высокой и быстро схлынет, а, между тем, оппозиция окажется обезглавленной и еще не скоро оправится от этого удара. Когда у Навального появился шанс выжить, Путин благосклонно согласился на транспортировку оппозиционера в Германию, тем самым продемонстрировав, что не считает инцидент слишком серьезным и способным испортить отношения с рациональными и прагматическими политиками, для которых «Северный поток-2» важнее всех Навальных мира вместе взятых.
Навальный оказался слишком серьезной фигурой – снова его значение было недооценено Кремлем, а вот цинизм западных политиков был, напротив, сильно переоценен. Прагматика личных контактов не спасла российско-немецкие отношения. И, судя по всему, российско-французские. А значит, и в целом российско-европейские. Ценности перевесили интересы.
Внутренняя российская политика давно во многом сводилась в противостоянию «Путин против Навального», и наоборот. (Этот факт еще раз подтвердило нелепо-карикатурное выдвижение Путина на Нобелевскую премию в пику оппозиционеру.) Навальный самый узнаваемый оппозиционный политик. Политик в собственном смысле слова – то есть человек, борющийся за смену власти. В последнее время с ним едва не сравнялся по популярности Сергей Фургал – в силу стечения обстоятельств он стал знаменем гражданского протеста, превратившегося в протест политический. Что обнаружило спрос на новые лица в политике. Но это спрос внеидеологический. Навальный же все-таки политик отчасти идеологический, хотя главный его месседж – антипутинский. И антипутинский пафос начинает разделять все больше людей с разными взглядами.
Казалось, что в последнее время Навальный переживал кризис жанра: ссорился по мелочам с журналистами, был сосредоточен почти исключительно на технологии «умного голосования», проигрывал «кремлевскому повару». Гражданский протест в разных уголках страны не имел к нему никакого отношения, хотя конспирологическое сознание везде видело его руку. Однако именно отравление показало, кого власть или сотрудничающие с ней аутсорсеры-убийцы считают главной фигурой, противостоящей российскому авторитаризму.
Из этой драматической истории Навальный выберется еще более сильной фигурой. А российская политика в глазах и домашней, и уж тем более внешней аудитории окончательно сведется к бинарной конструкции «Навальный против Путина». Кремль и окрестности из эпизода с «берлинским пациентом» выходит с двойной токсичностью: политической и собственно химической. Токсичная авторитарная власть отравляет своих оппонентов. С этой властью, которая еще и покрывает убийц, и занимается перманентным троллингом своих бывших теперь уже «западных партнеров», совершенно непонятно, как разговаривать. Ситуация хуже, чем в холодную войну, – та предполагала определенные правила, сейчас правил нет.
Путинская Россия, последовательно занимавшаяся кокетливой игрой в самоизоляцию, оказалась в самой настоящей изоляции – ее политическая радиоактивность отпугивает всех. Кремлинология превращается в область токсикологии – от российской вакцины против ковида уже шарахаются, как от яда. Министерство иностранных дел просто можно распускать, передав дела Евгению Пригожину и «Вагнеру», Сергею Шойгу и Александру Бортникову.
И это все из-за Навального, «бузотера» и «блогера». Изолированная от мира власть уже мало чем связана – правила приличия можно откровенно отбросить. Что может стать опасным для Алексея, пусть и защищенного мировым общественным мнением.
Однако Навальный все равно вернется. И с этим российской власти предстоит жить.
