Последний месяц выдался богатым на события для российской науки, точнее, для управления ею. Наибольший резонанс вызвало решение присоединить Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ) к Российскому научному фонду (РНФ) – на этот счет высказывается РАН, ученые собирают подписи за спасение фонда.
РФФИ появился в 1992 г. и был символом перехода от командной к грантовой системе финансирования. Его слияние с РНФ не означает отказа от конкурсности – как раз наоборот, скорее, практики РФФИ выглядели несколько архаичными по сравнению с более молодым и современным РНФ. Но ученые не любят, когда решения об их внутренней жизни – к которым, несомненно, относится выделение финансирования, – принимаются без их ведома, поэтому резонанс вокруг ликвидации РФФИ понятен.
Куда более спокойно встречены новости, которые не влияют на работу внутри научной среды, но могут сильно изменить и ограничить возможности взаимодействия российской науки со средой вне ее – не только широким и непонятным обществом, но и студентами, и даже иностранными коллегами.
Первая новость: предложенные группой депутатов поправки в закон об образовании, касающиеся так называемой просветительской деятельности.
Вторая: реформа институтов развития, фактически упраздняющая РВК и группу «Роснано».
Против просветительства
Поправки, на первый взгляд, минимальны: всего четыре пункта. Однако они не только ставят под угрозу так называемое просветительство, то есть, по сути, всю сферу неформального образования и популяризации науки, но и выходят далеко за ее пределы, в сферу академической деятельности.
Первая поправка вводит определение просветительской деятельности как всякой образовательной деятельности, происходящей вне официальных образовательных программ. Это определение совпадает в главном с общепринятыми международными определениями популяризации науки или научной коммуникации как сфер неформальной образовательной деятельности, но риск его – именно в помещении в закон об образовании. Потому что тем самым происходят две вещи: во-первых, эта деятельность сужается до субъектов закона (а это только те или иные участники образовательной деятельности), а во-вторых – предполагает ее лицензирование. Получается, что просветительство вне среды студентов, школьников, их родителей и сотрудников школ и вузов – вне закона? А если просветительство должно быть лицензировано, то в чем его отличие от формального образования? Понятно, что в таком виде просветительская деятельность – горизонтальная по своей сути и часто волонтерская по духу – становится невозможна.
Второй пункт предлагает запретить использование просветительства для агитации и разжигания розни и предоставления недостоверной информации – но это уже запрещено другими нормами и законами. Наконец, предлагается получать разрешение регулирующего органа не только для просветительской деятельности (третий пункт), но и для всякого международного сотрудничества образовательных учреждений (четвертый пункт) – исключение делается только для договоров об оказании образовательных услуг. Таким образом, разрешение потребуется на покупку иностранной литературы в библиотеку вуза, на коллаборацию с иностранными коллегами, на визит с лекцией или организацию конференции, на любую научно-популярную лекцию. Конечно, такое количество бюрократической работы будет не под силу ни регулятору, ни вузам, ни частными лицам или просветительским НКО.
Нужен ли такой закон
Любая вредоносная деятельность при распространении информации запрещена Уголовным кодексом, законом о СМИ или другими профильными регуляторными нормами. Свобода слова и обмена информацией, критические важные для функционирования академической среды, наоборот, закреплены в Конституции, в том числе измененной. Понятие «популяризация науки» фигурирует в законе о РАН, понятие «коммуникации науки» – в Стратегии научно-технологического развития России (СНТР). Оба документа задают рамки этой деятельности и возлагают на науку миссию по ее осуществлению, но не вводят запретов. Таков же и общепринятый дух регулирования общественных отношений в сфере науки, культуры и образования: они привычно носят диспозитивный, а не императивный характер.
Новый же законопроект носит исключительно репрессивный характер и поэтому никак не может служить заявленной его авторами цели – помочь полноценной реализации просветительских инициатив.
Можно ли считать современные нормы, задающие рамки неформального образования, идеальными и достаточными? Отнюдь нет – и дело не только в терминологической путанице и разрозненности. Сейчас СНТР требует «сформировать эффективную систему коммуникации в области науки, технологий и инноваций, обеспечив повышение восприимчивости экономики и общества к инновациям, создав условия для развития наукоемкого бизнеса», – но инструменты исполнения этой нормы не прослеживаются в регуляторных документах более низкого уровня. Говоря простым языком, науке предписывают идти к людям и бизнесу, но не дают никакой поддержки – ни ресурсной, ни организационной. Работа отдается на откуп ученым, которые уже загружены своей основной работой и часто нуждаются в помощи и подготовке для коммуникационной работы.
Дело институтов развития
Редким позитивным исключением из этого правила и были институты развития. В РВК еще в начале нулевых осознали, что всерьез востребованные тогда инновации невозможны без налаживания связей между наукой и различными частями общества. Так появились проекты по подготовке и формированию сообществ техноброкеров и научных коммуникаторов. Первые были призваны связать науку и бизнес, вторые – науку и обычных людей. Сообщество научных коммуникаторов выросло в самостоятельное профессиональное объединение – Ассоциацию коммуникаторов в сфере образования и науки (АКСОН), которая существует почти пять лет и способствует обмену опытом и образованию коммуникационных специалистов в вузах и НИИ. Кроме того, РВК поддерживает инициативы вовлечения школьников в живую науку – не пассивное прослушивание лекций, а мейкерство, – вроде фестиваля Rukami.
Фонд инфраструктурных и образовательных программ (ФИОП, группа «Роснано»), руководствуясь примерно теми же принципами развития коммуникации как элемента инфраструктуры эффективного взаимодействия науки и общества, создал небольшую, но очень компетентную дирекцию популяризации. Она направленно поддерживала самостоятельные – grassroot – инициативы ученых, научных журналистов, популяризаторских сообществ. Этой работе почти 10 лет! Когда-то фонд первый проводил образовательные мероприятия в регионах («Мастерские инноваций»), подготавливая, таким образом, местные кадры. Он поддерживал Фестиваль актуального научного кино (ФАНК), Science Slam и Science Bar Hopping – тоже сетевые проекты, укорененные в местных сообществах ученых и любителей науки, но обеспечивающие стабильно высокий уровень за счет компетенций центрального офиса в Москве.
С 2018 г. существует премия для лучшего научного журналиста года, ее ФИОП вручает вместе с АКСОН, и в уходящем году уровень оказался столь высок, что ее победительница – журналист «Русского репортера» Мария Пази – впервые в истории российской журналистики стала еще и лучшим научным журналистом года в Европе, выиграв европейский конкурс European Science Journalist of the Year.
Поддержка программ неформального образования со стороны РВК и ФИОПа была очень скромной – капля в море относительно бюджетов их основной деятельности. Но накопленный ими опыт, конкурсный характер поддержки и мотивированность коллективов-победителей позволили им стать значительными явлениями в своей нише и мотивировать сотни (если не тысячи) ученых быть более открытыми людям.
Во имя шарлатанов
Институты развития накопили значительную экспертизу в сфере поддержки непрерывного образования. Они сумели собрать вокруг себя низовые инициативы в этой сфере, эффективно отбирать и поддерживать лучшие из них, и в результате такого подхода им удается реализовывать крупные резонансные проекты весьма скромными ресурсами. Именно такая конкурсная поддержка со стороны государства позволяла развиваться отечественным просветительским инициативам и обеспечивать доступ к дополнительному образованию целым семьям, а не только школьникам и студентам.
Судя по всему, 2020 год символически замкнет десятилетие роста этого направления: одновременное лишение поддержки и значительное ужесточение регулирования способно зачистить поляну очень быстро, переведя коммуникационные подразделения вузов в статус пиар-подразделений. Пострадают от этого все: наука лишится голоса и общественной поддержки, вузы развернутся в XX век и перестанут играть социальную роль «третьей миссии», а люди всех возрастов останутся без открытых источников надежной информации. В YouTube останутся только шарлатаны: их не испугаешь штрафами, они в университетах не работают и поэтому неподконтрольны.
