Арест адвоката Ивана Павлова, среди прочего представляющего интересы портала «Медуза» и журналиста Ивана Сафронова, открыл новую страницу в репрессивных практиках российской власти. «Компетентные органы» по-новому взглянули на «спящие» статьи Уголовного кодекса, и началось подлинное творчество.
Без события преступления
Проблему существования инфраструктуры Алексея Навального решили одним махом, использовав статью об «экстремизме» (как только раньше не догадались ее применить?). Нужно навесить на главного российского оппозиционера еще один срок? Тогда в дело идет совсем уж экзотическая статья Уголовного кодекса — «Создание некоммерческой организации, посягающей на личность и права граждан». И что характерно — мы эту личность и этих граждан хорошо знаем, видим каждый день по телевизору: Навальный посягал на право этой личности по фамилии Путин править Российской Федерацией вечно!
Адвоката же привлекают по статье о «разглашении данных предварительного расследования». Ибо нечего защищать таких клиентов, как «молдавско-румынская шпионка» Карина Цуркан или «изменник Родины», недавно скончавшийся физик Виктор Кудрявцев.
По каждому из этих кейсов можно найти множество правовых возражений — и по нарушению процессуальных норм, и по существу. Поскольку во всех этих случаях не просто неправильно квалифицируются преступления — здесь просто нет события и состава преступления. А вот что есть, так это вольная интерпретация соответствующими органами (везде маячит тень вездесущей ФСБ) норм уголовного права. Однако против лома нет приема — они, эти органы, обладают абсолютной монополией на интерпретацию права. Силовую интерпретацию.
Статья найдется
Когда в 1960-е гг. советская силовая вертикаль столкнулась с увеличением числа актов гражданского сопротивления, которые не подпадали под статью 70 Уголовного кодекса РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда» должна была иметь цель «подрыва или ослабления советской власти»), пришлось опять же творчески расширять масштабы уголовных репрессий. И тогда возникла целая семья статей 190-1 и 190-3, позволявших наказывать за публичные акции (которых становилось все больше) и распространение «заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», но — без цели его «подрыва».
По схожему пути идут сегодняшние власти, только они пока «оживляют» полумертвые статьи Уголовного кодекса, приспосабливая их к преследованиям оппозиции и криминализации любых действий даже не оппозиционеров, а гражданских активистов, журналистов и вот теперь адвокатов.
К слову, в советские времена адвокаты диссидентов нередко опасались арестов. Во всяком случае, знаменитая Софья Васильевна Каллистратова, отправляясь в казенные учреждения к своим клиентам, одевалась тепло — на случай задержания. Однако защитникам инакомыслящих, скорее, грозило изгнание из адвокатской профессии. Так поступили, например, с Борисом Андреевичем Золотухиным, который свой адвокатский статус смог восстановить только в период перестройки. Нынешние силовики посмелее будут: сразу — арест.
Сначала преследовали активистов, потом стали преследовать журналистов, затем — адвокатов. Не спрашивай, по ком звонит колокол, — кремлевская политическая колокольня звонит по каждому гражданину России и по самым экзотическим поводам. Как говорилось в прежние времена: был бы человек — статья найдется. Как она нашлась даже для юных студентов из журнала Doxa.
Не стоит забывать и о таких элементах нового репрессивного права, как уточненные законы об иностранных агентах, которые сейчас используются главным образом в качестве инструмента подавления СМИ: «Медуза» и «Радио Свобода» — только самые свежие примеры. К чему приведет применение закона об ограничениях просветительской деятельности, можно только догадываться. Ковровые бомбардировки просвещения ведут к требуемому эффекту — оглуплению нации, чья лояльность покупается социальными платежами, больше похожими на подачки. Избирательное применение антипросветительского закона — к уничтожению самых уважаемых и полезных для умственного и душевного здоровья нации проектов, которые не удалось до того подвести под законы об иноагентах.
Итак, что мы имеем?
Первое. Расширение нормативной базы подавления инакомыслия и гражданской активности.
Второе. Селективное оживление «спящих» статей для преследования активных граждан.
Третье. Расширение профессиональной линейки преследуемых: добрались до журналистов и адвокатов.
Четвертое. Подавление распространения свободной мысли методами придания независимым СМИ статуса иноагента и установления запрета на просветительскую деятельность.
Пятое. Репрессии и в советское время, и сейчас имплементируются с помощью добровольных помощников власти — всегда найдутся ректоры, которые уволят неугодного профессора и отчислят чрезмерно рефлексирующего студента, и работодатели, которые прогонят с работы участника митинга.
Шестое. Репрессии, безусловно, имеют воспитательное значение — они запугивают тех, кто недоволен властью, но не находит в себе моральных (и материальных — если мы говорим о возможных увольнениях) сил протестовать открыто.
Седьмое. Массированная пропаганда имеет эффект — во всяком случае, опросы «Левада-центра» об отношении респондентов к новым законам об иноагентах и просветительской деятельности, а также к Алексею Навальному и протестам показывают, что как минимум 40% граждан, а то и половина свято верят в то, что репрессивное законодательство противостоит пагубному иностранному влиянию, в то время как протестующие и сам Навальный оплачены Западом.
Такое сочетание репрессий и пропаганды, где сами репрессии — тоже часть запугивающей пропаганды, достаточно эффективно. Однако оно окончательно раскалывает нацию на чистых и нечистых и неизбежным образом расширяет пространство борьбы гражданского общества с государством. В современном обществе при наличии интернета и горизонтальных, возникающих ad hoc, структур, невозможно остановить сопротивление, просто уничтожив «гнездо» оппозиции.
Гражданское общество не знает иерархий, существует дисперсно, и потому сопротивление продолжится, пусть оно и станет частично катакомбным.
