Оболванив значительную часть людей нацистской пропагандой — мы лучшие, остальные нам завидуют, но не могут стать такими, как мы, а потому ненавидят и так далее — власти не могут ничего сделать с меньшинством, оказавшимся к этой пропаганде нечувствительным. Более того, идеологические тезисы режима вызывают у этих людей бурное отторжение на гране рвотного рефлекса.
В свое время в романе «Обитаемый остров» Стругацкие предугадали эту ситуацию. На придуманной ими планете власть держала население в покорности с помощью излучателей, которые формировали у подданных нужную картину мира. Но два процента населения — их называли выродками — послание властей не воспринимали и реагировали на излучение приступами невыносимой головной боли.
«Выродки», две группы
Среди россиян, не поддавшихся пропаганде, есть две опасные для властей группы.
Во-первых, это люди, пишущие и выступающие, хорошо владеющие словом. Их оценки властей и их политики убийственны для режима, противопоставить их мнению система ничего не может. И не только потому, что эти люди говорят правду, но и потому, что путинская власть, как и ее лидер, органически не способна к дискуссиям (кроме, конечно, тех, которые предшественники нынешних хозяев России — чекисты — вели в своих подвалах, избивая подследственных сапогами).
Во-вторых, это политические активисты — те, кто выходят в пикеты, пытаются, несмотря ни на что, участвовать в выборах и так далее. Власть, разумеется, не опасается потери контроля над каким-нибудь муниципальным собранием — угроза в другом. Мужество, самоотверженность и ясность позиции этих молодых чаще всего людей пробуждают к ним симпатию даже и у значительной части тех граждан, кто и не хочет вдаваться в содержание позиций ни властей, ни их оппонентов — они просто по-человечески симпатизируют этим людям. А это уже ослабление поддержки режима.
Поэтому и пишущим-говорящим, и активистам надо заткнуть рот.
Сначала штрафовать, лишать гражданских прав, объявляя иностранными агентами, а потом, если не понимают и не хотят ни прекращать свою деятельность, ни уезжать из страны, — сажать. Таким образом, репрессии — не столько следствие злобы, аморальности и презрения к закону (все репрессивные приговоры не соответствуют не только нормам права, но даже и действующим российским законам) — а все это характерно для персонификаторов нынешней власти, сколько вполне прагматические действия. У власти, не способной и не желающей обеспечивать нормальную жизнь в стране, нет другого способа сохранения контроля.
Число репрессированных в масштабах страны пока еще не очень велико. Примерно полторы тысячи политических противников режима в тюрьмах, еще сколько-то десятков тысяч получили наказание, не связанное с лишением свободы, — обычно подвергнуты штрафу. Плюс несколько сот человек иностранных агентов.
Но ведь цель репрессий — не отмщение (это тоже бывает, но лишь тогда. когда власти ненавидят именно этого конкретного человека, как они ненавидели Алексея Навального). Цель — контроль, для которого не обязательно лишать свободы, достаточно напугать. А число напуганных репрессиями в тысячи и в десятки тысяч раз превосходит число сидящих в тюрьмах.
Например, по ложному доносу посадили шестидесятисемилетнего педиатра Надежду Буянову. Раньше педиатров «за политику» не сажали. Но теперь все ее коллеги, и педиатры, и врачи других специализаций, знают, что их могут посадить по доносу пациента, а значит, лучше с пациентом вообще ни о чем не разговаривать. Или установившаяся в последнее время практика арестов ученых за шпионаж. Их коллеги, видя, что дела эти высосаны из пальца, понимают, что при любой демонстрации нелояльности они тоже могут быть арестованы, а значит, вести себя следует максимально аккуратно. Репрессии — это вполне рациональные акты устрашения. И многие в России уже боятся читать «неправильную» книгу в метро или говорить даже и в своем кругу.
По 25 дней тюрьмы за каждую букву
Но есть еще один слой репрессий, совершенно удивительный. Это репрессии против тех, кто уже покинул страну и, соответственно, не находится в их власти. Только что они объявили террористкой Юлию Навальную. А мне, например, несколько дней назад дали восемь с половиной (Феллини!) лет за «фейки против армии». В обвинительном заключении сказано, что вина моя состоит в том, что мои тексты создают впечатление, что действия российских властей в Украине повлекли за собой гибель мирного населения!
Причем инкриминируемые мне тексты очень короткие, так что за каждое опубликованное слово я получил по 155 дней тюрьмы, а за каждую букву — по двадцать пять! Где еще так ценят Слово, как в России? Впрочем, это не сейчас началось. Мандельштам незадолго до своего ареста сказал, что нигде так не ценят поэзию, как в СССР — только здесь поэтов расстреливают.
Если бы я был в России, то вышел бы к новому 2033 году в возрасте 82 с половиной лет. Но не вышел бы — я не жалуюсь на здоровье, но в моем возрасте люди столько в тюрьме не живут.
Это был бы пожизненный приговор, которым бы они и расплатились со мной за все обиды, которые я им нанес. Но я в Европе, а отсюда, пока к власти не пришли разнообразные «Альтернативы для Германии», политических в Россию не выдают. Так зачем они вынесли этот и десятки других столь же странных приговоров?
Подлинно рационального объяснения я не вижу. Предотвратить наше возвращение в страну? Так мы и без этих приговоров понимали, что возвращаться нельзя. Осложнить нам жизнь? Уже, чем могли, осложнили. Запугать? Нам поздно бояться.
Медленное убийство
Не исключено, что они, сталкиваясь с многочисленными неудачами (Киев, например, не удалось взять ни за три дня, ни за два с половиной года), проводят сами с собой своеобразный аутотренинг — мы сильные, мы могущественные, мы, кого хотим, объявляем террористами, кому хотим, даем срока. А может быть, ненавидя каждого из нас — а они, действительно, испытывают к нам ненависть — мы осмелились публично выступить против них, они действуют как поклонники вуду и эти приговоры — аналог куклы врага, проколотой иголкой.
Может быть, правда, эти приговоры — это послание нам: «Мы вас достанем!». Советская власть не забывала своих врагов и, когда Красная армия пошла на Запад, неутомимо разыскивала тех, кто бежал в свое время от большевиков и привык чувствовать себя в безопасности в Латвии или в Чехии. Посмотрим, как оно сложится.
Но реально трагическая ситуация у тех, кто уже сидит. Они находятся в полной власти своих тюремщиков, не ограниченных ни моралью, ни законом. Их держат в пыточных условиях, их убивают. Навальный — только один, наиболее известный пример расправы с политическим противником. Но они убили не только его — начиная с Магницкого, уже много их узников погибли в тюрьмах, смерти их остались не расследованными. И сейчас они продолжают убивать — Владимира Кара-Мурзу, Алексея Горинова и многих других. Там, за стенами российских тюрем, не действуют никакие правила.
Российские политзаключенные — это люди, которые знали, на что идут. Отправляясь на мирный пикет, они знали, что их могут искалечить при задержании или дать им любой срок, были готовы к тому, что никогда не вернутся домой. Они герои — и те, чьи имена известны всем, и те, про кого почти никто не слышал. Цивилизованный мир не имеет права мириться с ежедневным убийством тех, кто добровольно пошел на Голгофу, кто с полным сознанием последствий свои действий пожертвовал своей свободой ради свободы других.
Россияне делают, что могут. Пишут им письма — а это бесконечно важно для тех, кто в неволе, собирают деньги на адвокатов, помогают семьям. Но люди Запада тоже могут многое сделать. Если вы будете упоминать везде, где можно, о том, что в России под угрозой насильственной смерти находятся кристально честные и смелые люди, если об этом будут говорить ваши лидеры, вы, может быть, спасете хотя бы одного. А значит, спасете весь мир. Помните о людях, которых могут убить в России за то, что они сражались за ценности, лежащие в основе европейской цивилизации.
