Предполагался, конечно, лишь краткий, близко к тексту, пересказ последних выпусков «Пионерской правды» – о мудрых заявлениях товарища Константина Устиновича Черненко о мировой обстановке. Но я подошел к задаче с пионерским задором. Свою «сводку» я перемежал пересказом иностранных карикатур с последней страницы газеты «За рубежом», а также, с молчаливого согласия учителей, завел рукописную стенгазету «Уголок политинформатора», где вывешивал сами пересказанные карикатуры, а также собственные опусы на наиболее острые темы мировой политики. Цензуру организовать никто не додумался, и все однажды закончилось довольно драматично.
Назад в будущее
В какой-то момент я решил, что пора уже защитить Родину от пропагандистских оголтелых нападок Запада с поднятым забралом, и написать, как сказали бы сейчас — «лонгрид» — под названием «О чем врут вражеские «голоса». Пока родителей не было дома, я вооружился приемником ВЭФ, к выдвижной антенне которого для улучшения качества приема коротких волн была проволокой прикручена вилка, и целую неделю, приходя из школы, слушал и конспектировал «Голос Америки», «Свободную Европу» и все то, что удавалось расслышать за жутким хрипом «глушилки».
В получившейся из этого статье я подробно пересказал материалы радиокорреспондентов о, в числе прочего, голодовках политзаключенных, нищете в провинциальных городах, подталкивающей женщин к подпольной проституции, спецмагазинах и распределителях еды для партийного начальства и много что еще, завершив материал изящным, как мне тогда казалось, риторическим оборотом. Представляя себя практически телеобозревателем Генрихом Боровиком, я написал, как бы произнося это, обращаясь в камеру, с его прищуром: «То, что это от первой до последней буквы выдуманная ложь — понятно в нашей стране даже ребенку. Если бы эти «голоса» не глушили, их бы все равно никто не слушал, даже из любопытства. В нашей стране есть свои, хорошие радиостанции, на которых говорят правду».
На беду, выход выпуска стенгазеты совпал с визитом в школу инспекции РОНО. Материал проверяющие прочли с интересом, но почему-то сняли и увезли с собой. Завуча, потом, по слухам, вызывали в райком, а моих родителей — в школу. Так я узнал, что, на самом деле, «голоса», как оказалось, вовсе никто не «глушил». Просто капиталистические страны, потратив все деньги на гонку вооружений, не могут позволить себе нормальные передатчики. А вот слушать и пересказывать антисоветскую пропаганду, которую они передают, нельзя даже детям, особенно тем, которые не хотят, чтобы их исключили из пионеров.
Спустя сорок лет, наблюдая за сюжетом вокруг «замедления» YouTube и блокировки (нежелательных или экстремистских, я, по правде сказать, уже запутался, кто кто) социальных сетей, сложно отделаться от ощущения, что это все не что иное, как старая добрая парадигма советской «глушилки». А риторический оборот в стенгазете, в подражание ведущему «Международной панорамы», в каком-то смысле предвосхитил вопрос звезды русскоязычного влогинга и молодого отца Влада Бумаги главе государства: зачем блокировать YouTube, если наши прогрессивные отечественные платформы и так победят в конкурентной борьбе своих загнивающих западных конкурентов?
Прорыв информационного фронта
Параллели, действительно, напрашиваются.
По оценкам социологов, несмотря на то что YouTube сейчас регулярно пользуется практически половина населения России, только примерно пятая часть из них, что составляет лишь 10–15% от взрослого населения страны, смотрят там потенциально неблагонадежный политический и новостной контент. Остальных интересует музыка, фильмы, сериалы, автомобили, рецепты блюд, юмор и прочие развлечения. По данным самих «вражьих голосов», во времена Холодной войны, даже когда глушить временно прекращали, как это было в периоды очередных «разрядок» и «перезагрузок», их совокупная аудитория составляла те же 10–15%.
Как и сейчас с YouTube, значительная часть советской радиоаудитории была настроена аполитично, и включала ту же ВВС не ради правды, а чтобы послушать Beatles и Rolling Stones. Просто, как и на советских станциях, где доминировали мелодии Пахмутовой, музыка там также досадно прерывалась выпусками «последних известий», но вместо рапортов о рекордных надоях и перевыполнении пятилетнего плана, приходилось слушать о политзаключенных в советских тюрьмах и коррупции в партаппарате.
Политизированная же аудитория, за исключением хардкор-диссидентов, в большинстве своем также не принимала новости «голосов» за чистую монету, придерживалась подхода «среднего арифметического»: от настоящего интеллектуала требовалось сложить обе пропаганды, советскую и антисоветскую, и разделить пополам. Именно там, посередине, по почти буддистским ощущениям советской мейнстрим-интеллигенции, лежало что-то, близкое к истине.
Но в контексте дискурса «осажденной крепости», даже незначительные нарушения информационной изоляции воспринимались как прорыв линии информационного фронта, как течь в трюме, которая может привести к затоплению, как гангрена, ведущая от незначительной ранки к летальному исходу. Да и неполитический контент был, по мнению советских идеологов, вовсе не безвреден: «тлетворное влияние» разлагало советского человека бациллой консьюмеризма, безнравственности и половой распущенности.
Травматичное для власти ощущение потери контроля и нарушенной границы (антропологию этого ощущения и принимаемых под его влиянием решений, кстати, если кому интересно, детально рассматривает Мэри Дуглас в вышедшей в 1960-е книге «Чистота и опасность») приводило к обсуждению самых крайних мер, вплоть до полного запрета коротковолновых радиоприемников. По ряду соображений, на такие крайние меры, похожие на проекты «суверенного Интернета», советское правительство все же не пошло, ограничившись выпуском советских радиоприемников с «урезанным» коротковолновым диапазоном. Однако эти ограничения население, при желании, легко обходило, как и сейчас при помощи VPN.
Неэффективность «глушилки» стала наглядной уже в 1986 году, когда механизмы распространения информации об аварии на Чернобыльской АЭС, источником которой были «голоса», несмотря на все помехи, показали, что во времена, по выражению президента Путина, «движухи», даже самой «узкой течи» достаточно для потери контроля, а в годы «стабильности» пропагандистский эффект вражеского вещания не выходит за пределы пресловутых 5-8% несогласных и потенциально неблагонадежных. Отключить «глушилки» за ненадобностью предложили не «либералы», но самые, что ни на есть «консерваторы»: секретарь ЦК Егор Лигачев и председатель КГБ СССР Виктор Чебриков.
Стратегическая ловушка
Справедливости ради, нужно сказать, что возвращение дискурса «глушилки» — это не только российский феномен. В конце концов военную цензуру изобрели не в СССР, а пиратское музыкальное радио North Sea International 60 лет назад глушила даже либеральная Великобритания (заметим, правда, что пропагандистское советское иновещание — Radio Moscow — в Британии при этом никогда не глушили).
Риторика регулирования, ограничений и цензурирования вернулась с тотальным распространением новых цифровых медиа. В отличие от своих аналоговых предшественников, они носят пресловутый «гибридный» характер: сервис предоставляется как бы в обмен на доступ к данным (что пользователь смотрит, читает, где находится и т. д.), которые становятся теми самыми «большими данными» и материалом для «тренировки» нейронных сетей — алгоритмов искусственного интеллекта. Сервисы новых медиа начинают знать о пользователях больше, чем не только власти стран, гражданами которых они являются, но и сами пользователи.
О потенциальной вредоносности и перспективах блокировки мессенджера Телеграм («с российскими корнями») и китайского видеосервиса TikTok всерьез говорят в Вашингтоне, Лондоне, Париже и Брюсселе. Марк Цукерберг сознается, что Facebook цензурировал все, в чем даже гипотетически мог быть интерес российской пропаганды: от неофициальной информации о коронавирусе и прививках до новостей о сыне Джо Байдена, Хантере. Что говорить о «дружественных» Китае и Иране, где блокируется, глушится и цензурируется все, что не контролируется властями.
Что же мы хотим?
À la guerre comme à la guerre.
Более того, как показывают соцопросы, «мобилизованное» на защиту страны от коварных англосаксов общественное мнение в России хоть и недолюбливает сами блокировки и «замедления», идеи цензурирования Интернета и «информационного суверенитета» в целом поддерживает. По данным августовского опроса ФОМ, на прямой вопрос о том, как будет воспринята лично ими полная блокировка YouTube в России, лишь 11% респондентов (чуть более, чем пятая часть тех, кто активно пользуется сервисом) ответили, что это станет для них «серьезной потерей». По мнению же большинства, для них это станет лишь «мелкой неприятностью» или тем, что они попросту не заметят.
Пережив запрет LinkedIn, Facebook, Instagram и даже довольно популярного мессенджера Viber, россияне едва ли будут массово протестовать против блокировки YouTube. В конце концов, как отметил Влад Бумага, есть же и перспектива импортозамещения.
Но здесь как раз и кроется основная ловушка для российской стратегии нового цифрового «железного занавеса». Проблема в том, что, в отличие от Китая или «коллективного Запада», Россия — очень маленький рынок. В это трудно поверить после всех победных реляций об уверенных темпах роста «четвертой экономики мира», но российский рынок цифровых и медиа сервисов — менее 2% от глобального. На горизонте ближайшего десятилетия эта доля, вероятнее всего, «усохнет» до 1%. В сравнении миллиардными пулами пользователей западных и китайских платформ, даже популярный в стране VK, не говоря уже о маргинальном RuTube — упирается в предел 100 миллионов. А это и ограничение объема данных, и выручки, и инвестиций.
В цепочках поставок передового оборудования и критических компонентов для обработки данных условный «Запад» (а именно альянс США — ЕС, где, прежде всего, конечно, Голландия и Германия — Тайвань) опережает Китай, по разным оценкам, более, чем на 7–8 лет. Да и Китай все менее охотно идет на трансфер технологий в этой сфере за пределы страны. «Крепость Россия» на мировой карте этих цепочек поставок вообще не просматривается, и импортозамещение займет десятилетия. В условиях санкционных ограничений технологический голод будет также снижать эффективность и качество российских медиасервисов, и разрыв с конкурентами будет только расти.
***
То, что сейчас воспринимается как «мелкая неприятность» в долгосрочной перспективе будет перерастать в качественный разрыв по уровню сервисов, аналогичный тому, который мы наблюдали в последние десятилетия СССР. Безусловно, сама блокировка YouTube, как и ограничения на покупку импортных радиоприемников и ограничения вещания «голосов» во времена развитого социализма, не приведет росту недовольства и протестам. Не стоит ждать митингов и демаршей в защиту YouTube или WhatsApp, который тоже, по слухам, на очереди у Роскомнадзора. Но нарастающий разрыв в качестве имеет кумулятивный эффект. Он делает систему власти фундаментально уязвимой, где эффект последней капли может сыграть что угодно, будь то «хлебные бунты» или попытка военного мятежа.
